Переселенцы, наша история. Закончится война, и мир вернется в мой Донецк

Курсы для переселенцев
Каждый встреченный украинский флаг наполнял глаза слезами

Вчера к Международному дню беженцев мы опубликовали историю нашего луганского корреспондента — внутреннего переселенца, который вынужден был бежать от войны из своего города. Сегодня предлагаем вашему вниманию второй рассказ – корреспондента Укринформа в Донецкой области Елены Колгушевой.

ГЛАВНОЕ ТОГДА БЫЛО – ВЫЕХАТЬ

Я за эти годы пережила разные стадии своего душевного состояния, понимания и восприятия всего того, что произошло со мной и с нами. Не знаю, нахожусь ли в этом на конечном пути, может, еще и нет.

Кажется, что в душе и в сознании уже было все – и отчаяние, и принятие, и успокоенность, и бунт, и зло… Стабильны только надежда и какая-то внутренняя вера в справедливость, которые, впрочем, с детства очень сильны во мне и всегда побеждают хандру, растерянность и иногда накрывающую меня безысходность. Так уж воспитана, что всё во мне живет внутри своей жизнью – борются чувства, не дают покоя мысли, предположения, сомнения и давит понимание реальности. Конечно, это очень все субъективно и индивидуально. Но я не уникальна, просто в любой ситуации знаю, что кому-то в мире сейчас хуже, больнее и тяжелее. Знаю, что мир все равно прекрасен и правда всегда победит любую ложь. Знаю, что справедливость наступит рано или поздно. Вера в это помогает жить. Может, я идеалистка, но этим жила и живу. Хватило бы жизни!

Когда в 2014 году мы спешно были вынуждены из-за очень конкретных опасений выехать в начале мая из бурлящего, заболевшего Донецка, ни одной мысли не допускала, что этот отъезд может продлиться больше двух недель. И я, и муж работали журналистами, много писали о том беспределе, который происходил в родном городе, дочь отличницей заканчивала 3 класс, сын два года как учился в США по программе Фулбрайта. Накануне отъезда вечером мне позвонила коллега из Львова – Ксения Нестеренко, беспокоилась, интересовалась нашей судьбой. Я поделилась с ней ситуацией и своей тревогой, и она буквально настояла, чтобы мы срочно выехали во Львов. Честно говоря, в Украине у нас за пределами Донецкой области не было с мужем родственников, поэтому нам было всё равно, куда ехать.

На следующий день, садясь в поезд «Донецк-Львов», который предусмотрительные железнодорожники подали на далекую последнюю колею, мы еще не знали, куда конкретно едем. Главное тогда было выехать и проследить, чтобы дочь машинально не начала напевать гимн Украины, который они выучили недавно в школе и который постоянно был у нее на языке.

В Донецке было опасно – могли разбить машину за украинский флажок в ней, за любую национальную символику. К тому времени уже был зарезан «пророссийскими митингующими» 22-летний Дмитрий Чернявский, уже найден в речке похищенный и убитый сепаратистами депутат Горловского горсовета Владимир Рыбак, пытавшийся вернуть флаг Украины в здание горсовета, уже были погибшие военные и мирные жители… Те, кто сеяли бандитизм, терроризм, сепаратизм в Донбассе, со своими кураторами-идеологами из России чувствовали уже себя истинными хозяевами шахтерского края.

Помню, когда поезд приехал в Красноармейск, где территория была под контролем Украины, мы с облегчением выдохнули. Помню, как сердце тогда забилось чаще и потом каждый встреченный украинский флаг трогал до глубины души, а глаза наполнялись слезами.

По приезду нам нашли временное жилье – мы поехали в небольшой городок Буск недалеко от Львова и поселились в интернат для престарелых, но в отдельных двух комнатах со своим входом. Спасибо коллеге Ксене и тогдашним властям Львовской области и Буска, что все так сложилось. Нам сразу установили интернет, и мы с мужем продолжили работать. Забегая вперед, скажу, что и тогда, и сейчас нас спасла и спасает работа. Слава Богу, что мы имеем возможность дистанционно работать, и это самое ценное и единственное, что у нас было и есть, кроме семьи.

Мы в Буске сдружились с персоналом интерната, с его руководителем Андреем Дворянином и с его большой, дружной и очень доброй семьей. Нас окружили вниманием и заботой ранее не знакомые нам люди. Мы всегда, всегда будем благодарны им за это. Они разделяли нашу боль и вместе с нами ждали освобождения Донецка.

Но прошли две недели, потом три, уже мы выбрали нового президента, надежда окрепла, но… Когда в Донецк спокойно зашел русский Гиркин с колонной своих вояк, помню, как нас охватили недоумение и страх. Потому что сдать миллионный город врагу, считаю, было преступлением! Знаю, что много наших, украинских детей осталось в детских домах, интернатах, домах малюток на оккупированной территории. Знаю, что волонтеры некоторых вывозили, где смогли. Только волонтеры, а эвакуации на государственном уровне не было. Я о ней не слышала. Одинокие, да и не только одинокие старики тоже остались в больницах, интернатах.

МОЙ ТЕЛЕФОН СТРАННЫМ ОБРАЗОМ НАХОДИЛИ ВОЕННЫЕ И ИХ РОДСТВЕННИКИ

Целое лето я писала из Буска о том, что происходило в Донбассе, держа связь с теми, кто остался там, кто пытался выживать и кто воевал. Помню, как мой телефон каким-то странным образом находили военные, их родственники и просили об информационной помощи.

Помню, во второй половине июля позвонили военные из заблокированной террористами воинской части в Луганском аэропорту. По словам военных, на обороняемой ими территории в аэропорту было четверо наших погибших и более 15 раненных, которым была необходима срочная помощь, в том числе хирургическая, а у военврача даже антибиотики заканчивались. Еще звонили из Авдеевки, из воинской части противовоздушной обороны, обслуживающей Донецкий аэропорт и находившейся в окружении боевиков. Они просили помощи нашей авиации «из-за сложившейся критической ситуации». Помню также, что часто, даже ночью звонила мама одного из офицеров этой части, умоляя позвонить в генштаб АТО и сообщить об обстреле вражеской тяжелой артиллерией наших военных, плакала, что это ее единственный сын и что она его воспитывала одна… Я звонила тогдашнему пресс-офицеру АТО Алексею Дмитрашковскому, который заверял меня, что он о критической ситуации в этой части «всех (руководство АТО) предупредил».

Да, лето 2014 года было жарким и страшным, но все равно мы надеялись, что ко Дню независимости Украины Донецк и остальные наши территории освободят. Время приближалось к школе, но я была почему-то почти уверена, что дочь пойдет в 4-й класс в Донецке.

КАК МЫ ОКАЗАЛИСЬ В США

Однако… почти весь 4-й класс она отучилась в американской школе, в городе Колумбия в штате Миссури. Да, после 4-х месяцев проживания в Буске мы неожиданно улетели к сыну в США. Как оказалось, тема Украины и войны была актуальна и в Америке. Поэтому профессура Миссурийского университета, в котором учился сын, заинтересовалась нами, как донецкими журналистами, вынужденно выехавшими работать на другую территорию Украины. Они пригласили нас приехать и почитать лекции студентам, будущим журналистам, о ситуации на Донбассе. Сын написал письма в различные иностранные благотворительные фонды помощи журналистам, и многие откликнулись. Мы получили гранты на поездку в США, то есть смогли оплатить авиаперелет для нас троих в США и обратно. А комнату нам подготовил сын в квартире, которую снимал.

Запомнилось, что и визы мы получили быстро, и 1 сентября по прилёту в США очень быстро прошли осмотр. Работники аэропорта, таможенники радушно улыбались, узнав, что мы журналисты из Украины. Помню только: полушутя спросили, везём ли мы сало.

В США дочь без проблем приняли в обычную муниципальную, но очень хорошую школу. Ей сразу дали планшет с переводчиком, обеспечили всем – и ручками, и тетрадями, и книгами, а также спросили, есть ли у нас портфель. Когда мы сказали, что есть, нас буквально попросили – «Посмотрите, может, что-то выберете, потому что нам подарили спонсоры очень много портфелей». Да, директор открыла шкаф, в котором лежало много цветных рюкзаков, и дочь выбрала. А через день нам сообщили, что школа приняла решение о бесплатном питании дочери (так как мы не работали в США, а сын был студентом). Каждое утро нашу ученицу недалеко от дома забирал бесплатный школьный автобус и привозил по окончании занятий. Не буду подробно останавливаться на обучении дочери в американской школе. Скажу только, что и она, и мы все с огромным чувством радости и благодарности вспоминаем полгода, которые она там проучилась. Дети в США действительно свободны, и учиться нашей дочке там показалось счастьем. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло!

Нам тоже там было хорошо и жить, и работать. Несколько раз мы выступали перед американскими студентами в университете. Запомнилось, что после одной из лекций подошел студент и спросил, не кажется ли мне, что сегодняшние события в Донбассе – это предвестие третьей мировой войны…

Каждый день мы с мужем продолжали работать на свои украинские издания: я – тогда еще – на информагентство УНИАН, а он – на сайт «Остров». Только нам приходилось большую часть отрабатывать ночью, из-за разницы во времени. Я держала связь со многими своими источниками в Украине и в оккупированном Донецке через электронную почту, сообщения в Facebook, а также Скайп.

Но в середине ноября 2014 года неожиданно стала неугодной агентству, которому отдала 14 лет, работая без выходных и практически без отпусков. Причиной стала информация о событиях в донецком отделении Ощадбанка, о том, что там боевики переправляют деньги в Россию, поскольку она задевала репутацию финучреждения. Меня обвинили во лжи, указав, что сотрудники банка в Донецке не сотрудничают с боевиками. Устным распоряжением запретили выпускающим брать мои информации и вынуждали уволиться. Это, конечно, был нож в спину, и если бы я была в Украине, то пошла бы по судам, но что я могла сделать в Америке? Сначала не хотела писать заявление, но мои коллеги ничего не могли сделать, так как руководство дало указание со мной не работать. Поэтому, чтобы не подставлять других журналистов, решила уволиться. Тогда я написала открытое письмо к коллегам, и многие его опубликовали, поддержав меня. Руку помощи тогда мне подал гендиректор Укринформа Александр Харченко. И я стала писать информации для Укринформа.

Многие спрашивали меня и тогда, и сейчас: почему мы не искали варианты, как остаться в Штатах в статусе беженцев? Нас об этом спрашивали и сами американцы из Миссурийского университета. Но мы даже мыслей таких не держали, знали, что вернемся в Украину. Ко всему, в оккупированной Макеевке у меня оставались пожилые родители. Перед отъездом в США я купила через интернет им билеты и они еще летом, когда ходили поезда из Донецка, уехали в Харьковскую область, в село к дальним родственникам. Но всего полтора месяца выдержали там и затем тихонько, ничего никому не объясняя, вернулись обратно. Им уже не выплачивали пенсию, недалеко шли бои, но самое страшное – маме стало очень плохо со здоровьем. И мне стоило больших усилий, находясь в США, найти врачей и друзей, которые помогли положить маму в больницу в Донецке и сделать ей кардиологическую операцию. Слава Богу, что тогда не все врачи-кардиологи уехали из города. А после операции нужны были лекарства, которых в Донецке практически не было.

Еще я думала о том, что у родителей в гараже стоит наша машина, за которую мы выплачивали кредит с 2012 года… Именно на этой машине можно было их вывезти… Это было испытание удачи, потому что тогда у многих машины отбирали, похищали, у некоторых они сгорели в результате обстрелов. Мама рассказывала, что боялась открывать гараж, так как по гаражному кооперативу ходили «чеченцы-наёмники с автоматами и заглядывали, что где стоит».

ТРУСКАВЕЦ И ВОССОЕДИНЕНИЕ СЕМЬИ

Готовясь к отъезду домой, в марте 2015 года, мы с мужем, понимая, что в Донецк еще возвращаться нельзя, мониторили многие города на предмет аренды жилья. Меня звали в Киев, но цены на жилье в столице были просто неподъемные. Поэтому мы решили искать другие варианты, помня, что жилье надо найти и родителям.

Скажу честно, что после четырёх месяцев пребывания в Буске, после тёплого приёма там, нас уже тянуло на Львовщину. И остановились мы на Трускавце. Это курортный городок, и здесь нетрудно было найти в аренду жилье, даже дистанционно. Мы договорились снять квартиру, находясь еще в Америке. Родителям потом удалось найти квартиру совсем рядом – этажом выше.

По приезду оформили пропуска в зону АТО и муж поехал забирать родителей. К счастью, наша машина в гараже уцелела. Когда он ехал, дочь очень просила привезти ее любимую игрушку и большую детскую коляску. Эта коляска, возможно, и спасла. Ее поставили на заднее сиденье, она выглядела, как настоящая, поэтому машину пропустили без проблем. Тогда у боевиков еще не было компьютеров на блок-постах, все было стихийно и беспорядочно.

Родителям в Трускавце восстановили пенсию, оказали необходимую медицинскую помощь. Дочь пошла в новую школу и успешно закончила 4-й класс.

Мы продолжали работать и вживаться в новый, красивый и теплый город. Тогда немного успокоились и, как показалось, я законсервировала боль от потери дома, мне все реже стала сниться донецкая квартира. Я вроде бы приняла реальность и даже увидела много плюсов – чистый воздух, лечебную воду, размеренность и спокойствие города. Мы съездили сами и свозили родителей в Карпаты.

Но через два года пришлось сменить квартиру и арендовать другую. Хозяин поднял цену, да и в небольшой однокомнатной стало троим совсем тесно. Мы вдруг начали понимать, что временная наша внутренняя эмиграция затягивается. Переехали в квартиру побольше, родители остались в прежней. Но с переездом опять душу кольнула боль, сами собой снова появились слезы и вернулось неприятие ситуации. Однако прошло еще два года, мы опять притёрлись к новому жилью. Платим, но сегодня знаем, что все нестабильно и завтра уже этот хозяин может вновь поднять цену.

Осенью прошлого года из Киева в Трускавец переехал сын с женой и грудным ребенком. Снял квартиру, теперь живет поближе к нам. У него работа тоже дистанционная, поэтому есть возможность пожить рядом, ведь им с женой и малышом очень нужна наша помощь.

И это, конечно, счастье, что мы рядом – и родители, и старший сын с семьей. Это очень греет душу и успокаивает. Нам теперь есть чем заняться помимо работы! Это здорово.

ИНОГДА ОБУРЕВАЕТ ЗЛОСТЬ НА СИТУАЦИЮ, НА ГОСУДАРСТВО, НА СЕБЯ

Но почему-то, особенно в последнее время, опять стали одолевать мысли о доме, о Донецке. Наверное, когда уезжаешь от родного очага на 50-м году жизни и 5 лет не можешь вернуться, это уже не заживет. Там своя квартира, купленная относительно недавно, и пока нет нигде никаких реальных перспектив. Просто понимаем, что путешествие когда-то должно бы и закончиться, но остановиться негде. Новое жилье не светит. Продать как-то через третьих лиц квартиру в Донецке за сущие копейки, – жалко очень. На эти деньги можно будет, наверное, купить только гараж или сарай. А кредит с нынешними процентами мы уже не потянем. Да и не хотим во всем ущемлять и себя, и дочку, чтобы потом, может быть, купить хоть какое-то жилье. Не хочется «хоть какое-то». Когда в Донецке есть любимая квартира, где в окне – парк, речка, и ночью загадочно мерцают отражающиеся в воде огоньки.

Родителей тоже жаль очень. В Макеевке у них квартира в три раза больше той, в которой они живут уже 4 года здесь, там каждый прибитый гвоздь и картина успокаивают и помогают жить. Но мама – сердечница, у папы очень больные ноги и пересекать им там блок-посты за пенсией каждые два месяца будет невозможно. А жить без денег нельзя нигде, не говоря уже о моральной тяжести, что на оккупированной территории. Да и мы их не пустим туда, ведь сердце просто разорвется тогда от переживаний.

Остается только надеяться и им, и нам…

Хотя, если честно, иногда обуревает злость на ситуацию, на государство, на себя за то, что чего-то не предвидела и зря на что-то надеялась.

Я вот думаю, что до 2014 года почти 30 лет работала (с перерывами на два декретных отпуска) и регулярно, каждый месяц автоматом из своей зарплаты отчисляла подоходный налог в казну страны. Сколько нужно было, сколько требовали. Потому что работала прозрачно всегда. То есть, отчисляла 30 лет свою копейку и на армию, и на милицию-полицию, и на все, куда положено. Но в 2014 году меня в Донецке сдали мои силовики, армия не защитила мой дом. Я оказалась безоружной в прямом смысле слова перед вооруженными бандитами, их приспешниками, а потом и российскими оккупантами. Понимаю. Все понимаю, – что армия была слабой, что правоохранители потянулись за длинным обещанным российским рублем.

Я потеряла дом. Выехала. Государство выделило мне деньги – 400 грн как работающей – для снятия жилья на территории страны. Теперь каждые полгода я запрашиваю на работе справку, что я действительно работаю, чтобы не потерять эти 400 грн помощи. Но если сравнить эти деньги с суммами, которые уходят на аренду квартиры и все время поднимающиеся коммунальные тарифы… Мне становится стыдно за себя, за страну, за всех нас, за 1,5 млн переселенцев. А ведь это много – количество нас, внутренних переселенцев, по численности равно населению 50-ти таких небольших городов, как Трускавец. И мы, в общем-то, забыты страной, потому что мы – большая проблема. И каждый переселенец, каждая такая семья выживает, по-сути, сама, варится в собственном соку и ищет выход. Конечно, кому-то везет больше, кому-то меньше. И возраст, и профессия, и здоровье, многое влияет на то, как чувствуют себя сегодня временно переселенные люди в Украине.

Знаю, что многие, выехавшие из Донецка в Украину, вернулись назад. Потому что не нашли работы, чтобы оплачивать жилье и жить по-человечески.

Знаю, что многие старики, боясь быть обузой для своих детей, остаются в оккупированном Донецке, хотя душой – с Украиной. Кто может передвигаться, ездят через блок-посты и в жару, и в морозы за пенсией. Некоторые не выдерживают испытаний и умирают от сердечных приступов при пересечении КПП. Пенсионеры знают, что им некуда переселяться…

Так что, как говорится, мне грех жаловаться. Плачу редко, хотя сердце сжимается часто от бесперспективы, от тоски по дому, от рациональных мыслей о будущем. Но по-прежнему верю и надеюсь, иногда не зная – на что. Скорее, на чудо, на справедливость, которые когда-то обязательно наступят.

Закончится война, и мир вернется в мой дом, в мой Донецк. И я тоже вернусь.

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

ДНЕПРОПЕТРОВЩИНА
На Дніпровщині відкрився центр підтримки для переселенців

Гуманітарні центри — це локації, де надається підтримка мешканцям області, які перемістилися до більш безпечних регіонів України, створюються якісні умови для доступу населення до послуг, що сприяють адаптації, соціалізації та реалізації власного потенціалу в умовах війни, місце можливостей та єднання. Центр для підтримки жителів Селидівської громади, що покинули домівку через …

ЛУГАНЩИНА
Норвезька рада у справах біженців відкриває прийом заявок на допомогу

9 вересня, о 9:00 Норвезька рада у справах біженців (NRC) в Україні починає приймати заявки на багатоцільову грошову допомогу. Детальну інформацію щодо умов участі та подання заявок можна знайти на сайті організації. Під час попередньої хвилі допомоги NRC змогла підтримати понад 76 тисяч осіб. Це – 10 відсотків від поданих заявок. У …

НОВОСТИ ВОСТОКА
Затримка виплат ВПО: куди та до кого звертатися, аби відновили фінансову допомогу

Переселенці, яким затримують належні виплати, можуть звертатися до органів соцзахисту, ЦНАПу, Мінреінтеграції або до Офісу уповноваженого з питань ВПО. Для частини внутрішньо переміщених осіб діють соціальні виплати. Для людей, які вимушено покинули свої домівки, передбачено фінансову допомогу від держави у розмірі 2 тис. грн для осіб від 18 років та 3 тис. грн для дітей та осіб …